Почему наша(у) цивилизация(ю) не любит мудрость?

В.А. Кутырев

    Если  историю человечества  рисовать предельно широкими мазками, то она выглядит как движение  от варварства к культуре и от культуры к цивилизации. В символической сфере этому примерно соответствует переход от мифа к логосу и от логоса к матезису. Так шел процесс рационализации мира или, с легкой руки постмодернизма, пропуская логос,  таково было движение «от поэмы к матеме». 

    Особенность «нашей» ХХ-ХХ1 века цивилизации  в том, что, идя по этому пути и непрерывно глобализуясь,  она накопила огромные, немыслимые в прежние времена богатства, а ее рациональность стала  технико-информационной. Она превратилась  в потребительское   общество, регулируемое  разного  рода  технологиями с   вкраплением традиций и культурных форм. Идеал, к которому стремится современная цивилизация   –  все более производительная  саморазвивающаяся  социотехническая система.  На повестке дня  - Технос.

    Это чрезвычайно успешное по условиям быта и комфорту общество. Почти рай! Но  все, способные видеть  дальше своего носа люди,  говорят о его кризисе, конце истории и смерти человека. Чего не хватает человечеству для полноценной  жизни или хотя бы выживания (демографически его авангард  вымирает буквально),  не говоря  о гармонии  и счастье? Неужели энергии? Денег? Информации? Да сколько можно! И сколько нужно? «Передовые» страны от них просто задыхаются,  не зная как утилизировать, на что/кого истратить,  куда выбросить. Тем не менее, разного рода средств и богатств кажется все  мало,  за ними она гонится, ставя задачу бесконечного  «увеличения ВВП». В этом трагедия нашей цивилизации. Она лишается встроенного в себя, регулирующего ее  разума! Если чего ей/нам не хватает, то конечно, Мудрости. Мудрости использования или не использования энергии, богатств, информации. Где мы ее потеряли и продолжаем терять?

    Человечество никогда не было особенно мудрым, на что издавна сетовали  его великие представители. Наше время отличается тем, что  дефицит мудрости приобретает  сущностный, структурный характер. Она изгоняется из современной жизни и отношений «как класс», как форма духа. Перестает быть целью и считаться «высшим уровнем знания».  Оказывается  не нужной в принципе. Даже  вредной, тормозящей, «мешающей». Это происходит по достижению   цивилизацией технико-информационной, «новационной»  стадии. Отсюда  соответствующее отношение к философии, когда вместо  любви к мудрости культивируется равнодушие или  ненависть к ней  – «фобософия». Однако начнем с «Начала», когда мудрость и любовь ценились и  были живы.

   «В Начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог» - гласит Библия. По-гречески «Слово» -  это Логос. Логос в определенном смысле  есть преодоление мудрости, которая в нашем сознании (что не случайно),  если подлинная, настоящая, то обычно  «древняя» и  «восточная». Это значит, существовавшая  до  Логоса. 
В самом христианстве, особенно его восточной  византийской ветви, неудовлетворенность несовпадением логоса с мудростью выразилась в апологии  Софии как Премудрости Божией.  «Несогласие с логосом» в контексте русской православной традиции дошло до ХХ века. София противополагалась логосу как душа духу, или как бытие духа, но все-таки  ориентированного на чувственную интуицию, на  более близкое, в сравнении с Логосом,  божественному, нечто ценностное, прежде всего   нравственное. С точки зрения В. Соловьева, П. Флоренского и других «софиологов» логос уже не мудрость.  Он оторвался от добра и красоты, он  слишком  «знание». С другой стороны, позитивисты стремились к преодолению философии  из-за  ее смысловой многозначности, адепт  «строгой науки» Э. Гуссерль считал мудрость низшим уровнем знания, а  русский последователь Э. Гуссерля  Г. Шпет даже написал работу «Знание или мудрость», противопоставляя  их как нечто объективное и субъективизм.

     Другие представители русской философии, понимая, что  под напором происходящей рационализации мира  Мудрость как таковую  не отстоять, боролись за «софийную» трактовку Логоса в виде целостно одушевленного  знания в противовес его позитивистскому  сведению к чистому разуму.  По этому вопросу  вокруг образованного  в 1910 году   философского журнала  «Логос» развернулась знаменательная полемика.  
Владимир Эрн в книге:  «Борьба за Логос» М., 1911 г.  упрекал редакцию, что направление журнала не отвечает Логосу, как он понимался в античности, христианстве и философии вообще.  Что логос  у них из «Живого Слова» превратился в   сухую и мертвую мысль, в абстрактное Рацио, а потому    название  журнала  есть «маска».  

С  историко-философской точки зрения В. Эрн был прав, но тенденция рационализации логоса  побеждала не  просто в журнале, а в духовной жизни, в предметной реальности. 

     В ХХ веке логос практически полностью отождествляется с «позитивным»  мышлением,  рациональностью и дискурсом.  Если уж отслеживать названия, то возобновившееся  в 1991 году в России издание нового «Логоса» это подтверждает: журнал занял нишу наиболее абстрактного, аналитического,  ориентированного на научность феноменологического мышления.

 А после случившегося в философии структурно-лигнгвистического поворота, в ней настал трансцендентально-идеальный  рай: все предметное исчезло, все живое и телесное  умерло, кругом одни слова,  язык,  анализ и дискурс. Ни объекта, ни субъекта, ни означаемого, ни означающего. There is nothing outside of the text. Реальность стала знанием, знание – реальностью. Кто в него не попал, мучаются в аду веры и любви, чувственного и иррационального. О мудрости в таких условиях вспоминать неприлично, философия, если допускается, то «научная», или вырождается в теорию социального управления. Однако отношения и смыслы все-таки остаются.  Живи  теоретик и радуйся, воспевай свое отсутствие, рациональный логос или логическую рациональность, кои, отныне,    заняли  место бытия.

       Увы, счастье редко бывает долгим. Идеологическим выражением вступления цивилизации в технико-информационную стадию стал постмодернизм. Если его сузить  до «философии», то постструктурализм. А это -  постлого(с)центризм! Конечной целью провозглашенной в нем  деконструкции онто-тео-фоно-фалло–логоцентризма (Ж. Деррида) был логос. «Классическое» рациональное познание мира  по законам логики языка  – главная мишень в критике теоретического центризма. Пожертвовать логосом, отказаться от сознания - вот что требует постструктуралистская  «философия».  Пожертвовать языком, отказаться от слова – вот о чем говорит она человеку. Логофобия, логотомия – специфические категории постмодернизма, предназначенные для борьбы с логосом.  Его «руинизации».    Рас/за/чистки места для  Иного. Борьбы не с какой-то там древней мудростью,  а с рациональностью и  смыслом,  которые  тоже больше не нужны. Борьбы с пониманием.

    Значит ли это, что постмодернизм отказывается от мышления вообще? Нет. Оно сохраняется, однако при условии,  если это будет  «письмо», при том не буквенное, а из «грамм», если оно не качественное, а количественное, не  словесное, а цифровое. Если вместо логоса – матезис, топос. Исчисление. И лучше,  когда  оно  не «ручное» (головой), а информационно-компьютерное, основывающееся на принципе «следа и различия». Математически «говоря» - в битах: 1001010001110… Это тоже рациональность, но постчеловеческая, когнитивная и машинная  - авторациональность Техноса. Это тоже мышление, только трансцендентальное, «абсолютно внешнее» (Ж. Делез), т.е.   «без сознания». Мышление как программирование, как чистый интеллект, в пределе – Искусственный Интеллект.

     «В классике» привычно думать, что всякое мышление есть сознание, логос, язык,  что это словесное обозначение предметного содержания, его  обработка и  движение  в понятиях, суждениях и умозаключениях,  которые,  в конце концов,  дают нам модель мира, позволяют ставить цели и решать задачи по выживанию в окружающей  среде. Мы все время представляем, помним, подкрепляем образами реальных предметов  то,   о чем  с-мыслим и ведем  речь. В целом оно должно служить  нашему Благу. В прежние времена  мышление без блага, не «ведущее к Храму» не ценилось или считалось опасным. Потом, как известно, стало ценится  полезное знание (Ф. Бэкон), но полезное для человеческой жизни. Во всех  случаях это было  знание, приведенное  к мере человека, что собственно и есть главное свойство  мудрости.

        В отличие от него, в «когнитивистике», с возникновением информационно-компьютерных технологий, возникают внутренне не связанные с целями и ценностями, чисто формальные, математические  способы об/пере/работки реальности. Полу-и-полностью автоматизированное  мышление-исчисление, знание-коммуникация. В нем нет предметного содержания, образов и смыслов – в этом «смысле» оно безбытийное,   от которых/ого/ оно только отталкивается в начале или   они «вышелушиваются» в его  конце, при интерпретации,  культивировать способность к которой,  становится все труднее, ибо под влиянием формального мышления  человек постепенно совсем  перестает понимать о чем, о какой реальности  мыслит. И ему этого даже не надо. Вредно. В том числе  в «конце и начале». Даже когда он это делает «вручную», собственной головой. Самый абсурдный вопрос, который можно поставить при подобном познании,  это  «Откуда мы, кто мы, куда  идем?»  Технологическое  мышление «нашей цивилизации» отвечает  только на  вопрос «как».

     Первая глава знаменитой, достойной считаться одной из главных в   ХХ столетии,   книги  Ж. Деррида  «О грамматологии» называется: «Конец книги и начало письма». На первый взгляд название парадоксальное. Ему удивляются. Но это те, кто не видит амбивалентности когнитивной революции и превратного характера ее отражения в постмодернизме. Парадокс исчезает, если мы поймем, что письмо в данном случае не буквенное, не текстовое, а на основе постлогоцентристского алфавита, дигитальное письмо-матезис. Оно действительно «после книги». Конец книги и начало компьютера, конец дискурса и начало программирования, конец  о-смысл-ения и начало ис-числ-ения и, наконец,  если говорить применительно к человеку непосредственно, то, что лежит в фундаменте этого процесса: конец сознания (человеческого) и начало мышления (постчеловеческого) -  так разрешается мнимый парадокс Ж. Деррида. Так раскрывается тайна всего постмодернизма как  идеологии и философии Техноса. Если ее  выразить в лозунге, то это:  There is nothing outside of the bit.

     В «конечном счете»  бессознательно-безбытийное    мышление, формальное  мышление-исчисление,  превращаясь в   безъязыково-бессловесное,   будет осуществляться «от мозга к мозгу» (а лучше, от чипа к чипу) о чем   день и особенно ночь/ю/, особенно в технопарках  мечтают идеологи  так называемого открытого церебрального общества. Процесс забвения мудрости, дошедший до  «потери сознания» все более ускоряется. Техническое, в пределе -  бессловесное  мышление как бы незаметно, но довольно быстро   становится господствующим, своего рода парадигмальным способом отношения к миру. Все больше людей охотнее пишущих, занятых компьютерной  текстурбацией, нежели говорящих и предметно действующих.  А когда они говорят, их язык  схематичен, суждения рубрикаторские, действия механичные. Зато никаких противоречий, никакой пресловутой диалектики. Потерей собственно человеческого смыслового и победой принципиально антифилософского мышления объясняется кризис   антропологии  и  гуманизма, переход к  трансгуманизму  и posthuman study, борьба со всем  реальным, еще не информационным, не виртуальным, со всем естественным  и культурным  в человеке – телесностью,  этносом, полом,  религией, моралью, образностью, духовностью и, конечно, с пережитками любомудрия. Оно теперь – «эзотерика».

   На безбытийное, постсознательное, бессмысленно-инструментальное коммуникационное мышление  ориентируется глобальная  система образования и это главный показатель его парадигмальности. Тестирование вместо рассуждения, спора и предварительного построения модели ответа - первичный специфицирующий признак перехода  мышления от его образно-смыслового этапа к знаковому,  от «поэмы к матеме»,  от свободы, пусть ученического, но  творческого построения новой познавательной ситуации к ограниченному выбору из  кем-то  и где-то заранее построенной.  Упорное внедрение тестов, с очевидностью ведущих, если стоять на личностно-человеческой точке зрения,  к примитивизму  мышления,   не произвол чиновников  от образования, а заказ прогресса на  формирование  «общества незнания». Не о-со-знающего, но эффективного, адаптированного к машине и потому безумно производительного. И когда на всех перекрестках говорят об «обществе знания», то это злостный (само)обман. На самом деле формируется общество информации и автоматического  интеллекта, с вкраплением в него (пока) «человеческого фактора»,  необходимого на стыках потоков компьютерных исчислений. Чаемый идеал такого бессознательно (не)мыслящего общества хорошо выражается   популярным лозунгом:  «За нас думает математика». Или  (и) опредмеченная, «реализованная» математика – ИКТ,  Интернет.  Мыслить своей головой в таких условиях   тоже,  что  вести устный счет в уме или столбиком на бумаге или,  стоя рядом с многокубовым экскаватором,   копать землю детской  лопаткой. Никто  устно и не считает. Аналогичным образом  начинают переставать думать и самостоятельно говорить.  Как перестали копать. Больше не культивируют.  Ни землю, ни головы, которые, в качестве естественной и сознающих, существуют теперь  «по традиции».  Очевидно, что  в ближайшее время без/д/умно новационные теоретики трансгресса человека к искусственному интеллекту будут считать интерпретирующее мышление  таким же  архаическим, как мудрость,  духовность и (даже) логос-языковая  рациональность,  а его/их носителей опасными консерваторами и фундаменталистами. Произ/ходит/ойдет это незаметно, в режиме эвтаназии. Мы не будем знать, когда нас не будет. Если, конечно,  все не рухнет раньше под тяжестью результатов нашей безудержно  бессмысленной деятельности. Или – слабо мерцающая надежда: если мы,  в тоске и тревоге,  не  сумеем  остановиться,  оглянуться и, как Антей к Земле, припав к Истокам,  понять: «Почему  эту цивилизацию не любит мудрость?»

     И – отказаться от нее. Хотя бы бороться с ней.

     Тогда продлимся…

Опубликовано: "Вестник Российского Философского Общества", 2007, № 3. С. 96-101

Звук и Цвет: Тонкое и еще тоньше

В своей системе А. С. предлагает Святым Духом полагать Тьму.
Возможно. Значит, я полагаю Святым Духом - Музыку.

Но вот вопрос: одно ли и то же, что человек слышит и что человек видит?

Видимый мир являет нам обман, говорят. Нельзя верить глазам своим тем, кто не Художник.

Прислушиваться в тишине и темноте - иногда это лучше, чем говорить и смотреть.

Глобальное мышление - это американизм

Проблема.
Глобальное мышление способно сделать из человека высокоразвитого муравья.

Хочу сказать, что глобальное мышление (которое и мышлением-то назвать трудно) не снимает "проблему муравья и муравейника".
Тут марксизм пошел горааздо дальше, отдав должное диалектическому учению.
"Глобальное мышление" - это вовсе не философия! Это та же  обыденная (муравьиная) картина мира, только гипертрофированная, это плод "американского" (читай: среднестатистического мещанского) сознания.

По сути, границы муравейника могут  бесконечно расширяться, но, все равно, все, что внутри, будет оставаться обычным Муравейником.

Куда бы не пошел, не полетел человек с "глобальным (гипер-обыденным) мышлением" - на Марс или на Альфу Центавра - он будет ВСЕГО ЛИШЬ расширять границы своего (благословенного?) Муравейника.

Под словом "муравейник" я понимаю состояние общественного сознания, в котором субъективное (без чего невозможно индивидуальное) - нивелируется.

Служить истине или служить родине?

Недавно на сайте Стихи.ру был объявлен конкурс стихов о Родине. Чего только не написали, кто только не написал!
У меня есть стихотворение о Родине, но его на конкурс не выставишь, пожалуй. Поэтому к призыву я оказалась глухой и немой. Здесь, на своей "лестнице", позволю несколько слов...

Трагедия Есенина, Маяковского, трагедия Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, Гумилева...

(не забываю о П. Флоренском и Г. Шпете...) 

Что это? Случайности? Глупости? Или - закономерности? 

Какой страшной десницей правит Человеческая глупость, уничтожая лучших, кто мог бы быть!
Не может же рука сознательно отсекать голову!
Значит, - разные тела, разные силы в том!

Моя Родина - это общество всех этих искренних и казненных людей. Могу ли я признать своей родиной тело карающей их десницы? Именно это посчитаю я самым страшным предательством в своей жизни. 

Но эти же самые люди служили и родине - родине Будущего, где не будет уже этой страшной несправедливости, власти целого ("подавляющего большинства") над уникальным! И той, далекой родине, которая рождается здесь и сейчас, я тоже готова служить всем лучшим, что во мне есть.  

Возможно ли возрождение классики?

Предлагаю познакомиться с текстом выступления (в ответ на доклад А. Г. Щелкина "Постмодернизм - законченный проект. Возможно ли возрождение классики?") преподавателя истории философии СПГУ им. А. Герцена А.Н. Муравьёва: 

"Добрый вечер, уважаемые коллеги! Своим замечательным докладом Александр Георгиевич подтвердил то, в чем я никогда не сомневался, а не сомневался я в том, что ренессанс Михаила Александровича Лифшица неминуемо наступит. Замечательно, что именно сегодня мы дожили до этого времени. Оно наступило, конечно, не без самоотверженных усилий Владимира Георгиевича Арсланова, который уже более десяти лет энергично издаёт в высшей степени интересный архив М.А. Лифшица. Даже в расположенном внизу книжном магазине ныне перестали бороться с Лифшицем. Года три назад я был свидетелем своеобразного признания острой актуальности его трудов. Какие-то очередные хозяева этого магазина изъяли находившийся до них в продаже сборник философских памфлетов Лифшица «Либерализм и демократия» и, пожертвовав своей прибылью, вернули его на склад. Я, помню, подумал тогда: значит, действительно до сих пор непереносим Михаил Александрович для врагов демократии!

Сегодня мы вновь встречаемся со словом и мыслью М.А. Лифшица на том едином основании всякого слова и мысли, о котором только что хорошо сказал Александр Геннадиевич Ломоносов. Сова Минервы в этом смысле действительно вылетела и теперь очень важно сделать так, чтобы ничто не отклонило её от её собственной цели. Именно поэтому, безоговорочно одобряя содержание и пафос доклада в целом, я позволю себе высказать некоторые критические замечания. К слову сказать, хотя этот доклад и был произнесен без всякого внешнего пафоса, но внутреннее горение человеческой души в нём, конечно, чувствовалось. Постмодернисты ужасно холодные, потому что они мрачные, духовно мёртвые, а не живые. Поэтому возродиться они не могут. Классика же как раз тем интересна и потому всегда возрождается, что она вечно жива. Даже если она выступает, как сегодня, во внешне холодном виде, на самом деле она очень горячая, пылающая и сияющая светом!

Я постараюсь кратчайшим образом отнестись к основным пунктам, сформулированным нашим докладчиком, и необходимым, на мой взгляд, образом уточнить его тезисы. Я не буду, конечно, в силу отсутствия времени распространяться по их содержанию, а только обращу внимание на, казалось бы, малозначительные, но очень важные детали.

Александр Георгиевич начертал в названии доклада: «Постмодернизм – законченный проект». Во-первых, лучше, мне представляется, говорить постмодерн, а не постмодернизм. Почему? Потому что любой «-изм» есть только умонастроение, а мы имеем дело с реальным явлением современности, а не только с умонастроением отдельных философствующих литераторов и публицистов. В этом смысле постмодерн есть не чей-то проект, а некоторая реальная проекция будущего, отсчёт исторической перспективы. Поэтому, во-вторых, этот «проект» не совсем закончен, причём далеко не совсем, отчего и имеет смысл говорить о нём, хотя и не бороться с ним, о чём я скажу позже.

Далее: «Возможен ли ренессанс классики?» Точнее было бы сказать, что он необходим. Ренессанс классики потому и возможен (без всякого «ли»), что необходим. Этот ренессанс тоже не блажь, скажем, Михаила Александровича Лифшица, Владимира Георгиевича Арсланова, Александра Георгиевича Щёлкина, моя, или, допустим, Петра Юрьевича Нешитова или Александра Геннадиевича Ломоносова. Это не чья-то странная личная склонность к классическому в искусстве или в философии, к чему-то якобы замшелому, древнему и т.п. Вовсе нет! Как я уже сказал, классика – это вовсе не мёртвое, отжившее прошлое, а это вечно живое, настоящее и поэтому всегда – будущее. В том числе и наше будущее заключено в ней, в этой самой классике, потому что только в ней, а не в чём-то ином бьёт источник настоящей, вечной жизни. Мне кажется, очень важно это понять и подчеркнуть.

Следующий тезис: Александр Георгиевич говорил о «рациональной традиции», о «Просвещении и рациональной традиции». Здесь тоже есть некоторая необходимость уточнить. 
Рациональная или рационалистическая традиция Просвещения? Просвещение есть традиция именно рационалистическая. Рациональная традиция – это нечто более содержательное и серьёзное; именно отсюда и различие выражений. Мне представляется, что эта многозначность здесь очень нужна. Рациональная традиция в широком смысле есть как раз культура разума, включающего рассудок, но не сводящегося к нему, а не исключительно культура рассудка, что и есть узкий рационализм. Разумность означает истинную рациональность. Ведь ratio – по латыни означает именно рассудок. Разум же, если брать его как нечто отличное от рассудка, есть intellectus, nous, logos – чем хотите из этого назовите. Именно поэтому не следует говорить о рациональной традиции Просвещения. Если продолжать так говорить, тогда все скажут: «Значит, права была Франкфуртская школа со своей критикой Просвещения: рациональность, разумность и виновата во всех исторических безобразиях!». Но в ужасах мировых войн, концлагерей, ковровых бомбардировок и тому подобном, вообще-то говоря, виноват именно рассудок, а вовсе не разум! Хотя тут же следует добавить, что отношение рассудка и разума не такое простое, как может показаться из этого различения на первый взгляд, откуда и некоторая правота уважаемого Александра Леонидовича Казина.

На что ещё надо обратить внимание? Докладчик сказал: «Мысль не замкнута на себя, её настоящее пребывание – в бытии, в том, откуда она возникла». Тут опять-таки больше выражена точка зрения рассудка, точка зрения различия мышления и бытия, а не разума как классического способа мышления: «Бытие это одно, оно без мысли; мышление – это другое, оно – без бытия, мышление всегда находится во внешнем отношении к бытию и должно ещё вернуться к бытию, что-то там инструментально поделать и т.д.».

 Этот тезис выражает именно рационалистическое, рассудочное представление об отношении мышления и бытия, а не разумное мышление этого отношения. Вот почему это представление в связи с классикой как тем, о чём мы здесь и сейчас говорим, ни в коем случае не стоит допускать. Это только кажется ненужными философскими тонкостями, а на деле за ними стоят слишком толстые реальные обстоятельства и совершенно различные теоретические позиции!

Следующий пункт, как раз находящийся в противоречии с тем выражениями Александра Георгиевича, на которые я только что обратил внимание. «Всё ли одинаково суверенно?» – спрашивает он. Это действительно серьёзный вопрос, потому что суверенное самостийно, замкнуто на себя самого, а эта замкнутость на себя самого есть как раз то, против чего Александр Георгиевич только что возражал! Любая мысль (даже рассудочная, не говоря уже о разумной) потому и суверенна, что, вообще говоря, она замкнута на себя саму и в самой себе имеет источник своего бытия. Вот почему можно сказать: «Как мы мыслим, так и существуем!», – как сказал наш докладчик. Никак по-другому мы не можем существовать именно потому, что мышление есть определённое бытие, причём не только в себе, но и для себя.

Ещё один связанный с этим очень тонкий момент, который тоже нельзя упустить, потому что иначе нам будет очень нехорошо. Общее (общечеловеческое, универсальное) и всеобщее – это не одно и то же! Совсем не оно и то же. Даже универсальное есть всё-таки ещё рассудочная форма всеобщности, эмпирическая форма всеобщности, т.е. именно общность, а не всеобщность как таковая. И в этом смысле то, что М.А. Лифшиц довольно часто позволял себе говорить об универсалиях и реалиях, не слишком хорошо, потому что это ведь средневековый способ выражения и поэтому тоже рассудочный. И тут некоторая зацепка для того, чтобы критиковать Лифшица, без сомнения, есть. Так вот: всеобщее – это не универсальное. Оно вообще не общее. И то, что в нём говорится и слышится якобы все-общее, т.е. общее всем, не должно вводить нас в заблуждение.

С непониманием этого связано для многих ненавистное и якобы принадлежащее Гегелю выражение: «Всё действительное разумно, а всё разумное – действительно». Гегель никогда такого не говорил и не писал! Надо уметь читать по-немецки или хотя бы по-русски, потому что в этом пункте советские переводы правильны и в них стоит совсем не то! А в приведенном выражении Гегелю как раз, заметьте, подсовывается эмпирически-всеобщее представление и создаётся впечатление, что он говорит обо всём. У Гегеля и в Предисловии «Философии права» и в параграфе шестом «Энциклопедии философских наук» стоит совсем иное. То, что написал сам Гегель, на русский буквально переводится так: «Что разумно, то действительно, и что действительно, то разумно». У него – единственное число, а вовсе не множественное! Понятно, у Белинского, если он воспринял это положение в первом «смысле», который на самом деле полная бессмыслица, не мог не зайти ум за разум! «Если Гегель утверждает, что всё действительное разумно, а всё разумное действительно», – подумал он, то, значит, и российская империя со всеми её порядками разумна!  Вот почему его охватил ужас, когда он понял, что из-за «этого проклятого Гегеля» он какое-то время оправдывал самодержавие. Но Гегель-то тут вовсе не при чём. 

Дело в том, что Гегель этим чётким афоризмом выражает абсолютную точку зрения, а не онтологическую и тем более не эмпирическую!

Поэтому и то, что наш докладчик сказал: «Старик Гегель возник на критике Канта» – тоже не совсем правильно. Гегель, напротив, возник из субъективности кантовской философии и стал самим собой не потому, что он с самого начала обратился против кантовского субъективизма за какой-то там неизвестно откуда взявшийся у него объективизм, онтологизм бытия и т.д. Вовсе нет! Скорее, так можно было бы сказать о Шеллинге, который именно субъективности Канта и Фихте на определённом этапе своего развития противопоставил как раз противоположную ей объективность. Шеллинг тоже, вообще говоря, воспроизвел рассудочное отношение мышления и бытия в новой какой-то новой вариации. В этом смысле опираться нужно, конечно, на Гегеля, а не на Шеллинга, ибо Гегель вовсе не противник Канта и Фихте. Фихте ведь первым, заметьте, высказал положение об абсолютности субъекта. И это был тот пункт, развивая который, Гегель сделался Гегелем, ибо благодаря Канту и Фихте он понял то, что бытие не исключительно объективно, что оно столь же и субъективно. Истина, как известно, по Гегелю состоит в том, что субстанция столь же и субъект, а не одна лишь субстанция, противостоящая субъекту и субъективности!

И последний пункт, которым я как раз закончу своё выступление. Нужна ли нам, как утверждает Александр Георгиевич, контр-постмодернистская мысль? Думаю, что не нужна. Отнюдь не надо бороться против постмодернизма! Во-первых, если бы мы взялись за это, мы тем самым доставили бы нашим доморощенным и заграничным постмодернистам огромное злорадное удовольствие. Если мы начнём всерьёз с ними бороться, они укажут на нас пальцем и скажут: «О, смотрите: те, кто с нами всерьёз борется, совершенно сумасшедшие! Только сумасшедшие фанатики какой-то идеи могут с нами серьёзно бороться, ибо мы ведь на самом деле есть совершенно несерьёзные призраки!» (смеется). Во-вторых, эта ненужная борьба с постмодернизмом отвлечёт нас от того, что всем нам надо действительно серьёзнейшим образом бороться со своими собственными призраками. Это, по-моему, самая главная задача. Чтобы нам выбраться из того тяжёлого состояния, в котором мы сегодня находимся, нам надо биться со своей собственной конечностью, со своей относительностью. Такая самоотверженная борьба необходима нам именно потому, что постмодернисты, если хотите, выразили собой относительность относительного.
За это им нужно от души сказать огромное спасибо. Обратите внимание, что Платон и христианство совершенно согласны в том, что новая, настоящая, вечная, бесконечная, так сказать, классическая жизнь возникает из смерти жизни ветхой, видимой, временной, конечной, неклассической, а постмодернизм – это и есть на глазах у всех происходящая, но ещё не произошедшая до конца смерть этой смертной и в себе уже мёртвой жизни. Ясно, конечно, что не непосредственно из смерти смертной жизни возникает бессмертная жизнь, согласно христианству и Платону, а из смерти самой смерти. Именно поэтому не надо бороться против мёртвых, как нынешние либералы очень смело гурьбой и по отдельности борются против Ленина и Сталина. Поэтому не надо бороться и против смерти, ибо такая агония лишь продлевает смертную жизнь, а надо бороться за смерть самой смерти. В самих себе ради вечной жизни необходимо умертвить смерть! Пускай же мёртвые сами хоронят своих мертвецов. Этим полезным, хотя и призрачным делом пусть и продолжают заниматься, раз уж оно им так нравится, постмодернисты. Не надо им мешать, им даже можно похлопать.

Мне думается, что один из необходимых актов этого умерщвления нашей собственной конечности, смерти нашей смертности состоит в том, чтобы решительно проститься с представлением о трансцендентном Боге. Ведь трансцендентный Бог (именно потому, что он трансцендентный, т.е. где-то по ту сторону от нас, грешных, находящийся) явно не есть абсолютный Бог. Не может же настоящее абсолютное где-то быть, а где-то – не быть! В этом случае оно было бы ущербным, а не абсолютным как таковым. Поэтому такой трансцендентный Бог и не есть настоящий Бог, а лишь мёртвый призрак Бога, о котором ранний постмодерн устами Ницше уже сказал: «Бог умер!». Но такой Бог никогда в действительности и не рождался, потому что он есть лишь субъективное представление, а не по-настоящему разумная действительность, ибо никакой иной, кроме разумной, действительности – Гегель прав! – не бывает. Именно поэтому мы ежегодно празднуем Рождество и Воскресение не какого-то трансцендентного (в которого мы действительно можем только слепо верить), а здесь, на земле, среди нас родившегося и в нас от века рождающегося настоящего Бога! Так что задача на самом деле состоит отнюдь не в том, чтобы бороться против чего-то иного, внешнего нам – надо бороться с собой за себя самого. Это и есть, по моему, разумный смысл истинно христианского и толстовского завета о непротивлении злу силою. И в том смысле, мне думается, что М.А. Лифшиц, когда он стал «бодаться» с модернизмом, был одновременно прав и не прав. Он был прав, потому что боролся за настоящее, вечное, классическое искусство, но он был не прав, борясь против модернизма, против этого полумёртвого искусства и представления об искусстве. Он, конечно, поспешил высказаться (хотя его нетерпение можно и должно понять), и от этого попал в двойственное и неприятное для себя положение. Потому что постмодерн это и есть то, что модерн сам с собой и из себя сделал – без чьих-либо критических усилий. Так он, слава богу, сам окончательно почил, как говорят, в Бозе как изжившее само себя бессилие рассудка, этого конечного способа отношения мышления и бытия. Поэтому нам осталось теперь только в самих себе постараться претворить рассудок в разум. Эта задача – по существу феноменологическая и педагогическая. Совсем не зря Гегель (к которому, конечно, конвенционально, т.е. условно, относиться нельзя, точно так же как и онтологически нельзя к нему относиться, потому что это тоже будет некоторая условность) по результатам своей «Феноменологии духа» сказал в Предисловии к первому изданию «Науки логики» замечательные слова – те, что разум и рассудок на самом деле отнюдь не противники, потому что они есть необходимые определения одного и того же, т.е. духа, который поистине есть рассудительный разум и разумный рассудок. Откуда же взяться настоящему разуму, как не из рассудка, т.е. из смерти этого своего не вечно живого зародыша, этого конечного способа отношения! То, что сегодня в России, похоже, это и происходит (разумеется, не без помощи христианского покрова над нашей многострадальной страною), мы должны не только приветствовать, но и способствовать этому всеми силами. Вот почему нельзя не приветствовать тот доклад, какой мы сегодня выслушали, но и не поправлять его некоторыми необходимыми поправками тоже нельзя. Спасибо за внимание!"

Аплодисменты

А.А. Ермичёв предоставляет главному докладчику заключительное слово

(С) Источник:
 http://www.rhga.ru/science/conferences/rusm/stenogramms/schelkin_classica_and_postmodern.php